«Сухой закон» в России в воспоминаниях современников. 1914-1918 гг. - Сергей Алексеевич Сафронов

пять, причем добрая половина из нас была вызвана, как говорится, „не по адресу“. Был неизбежный Н.В. Глоба, этот фактотум (фактотум – исполнитель частных поручений. – Прим. автора) князя, были чины судебного ведомства и полицмейстеры; присутствовали чины и совершенно неподходящих ведомств. Князь вдруг задал громко вопрос, обращаясь ко мне: „Скажите, полковник, сколько именно в Москве винных складов и магазинов?“. Я ответил, что у меня этих данных не имеется. В этот момент вошедший лакей доложил князю, что меня требуют к телефону. Я вышел. Возвратившись, я застал полицмейстера, генерала Золотарева, доказывавшего, что полицейских сил недостаточно для действительной охраны винных складов, на что князь раздраженно сказал „Вылить тогда это вино к чертовой матери!“. Однако ему резонно указали, что на складах Депре и Леве лежат слишком дорогие вина, чтобы принимать столь крутые меры. После совещания полицмейстер Золотарев, выходя со мной, сказал мне, смеясь: „Когда вы вышли на телефонный вызов, князь развел руками и недоуменно произнес: „Ну как же так? Начальник Охранного отделения не знает, сколько в Москве винных складов!”“»[517].

Журналист В.М. Дорошевич в беседе с разными министрами внутренних дел и министром финансов П.Л. Барком призывал уничтожить все запасы спиртных напитков в России. «С 1915 г. какие ни бывали перемены – был министром Николай Алексеевич или заменял его Алексей Николаевич, ко всем: к Маклакову, к Хвостову, к Протопопову, к Барку, к общественным деятелям, к тогдашнему московскому городскому голове Челнокову, к А.И. Гучкову как к человеку с огромными связями, – я ко всем обращался, всем надоедал одним и тем же: „В России, несомненно, предстоят колоссальные волнения. Какой характер они примут, превратятся ли в „бунт бессмысленный и беспощадный”, – зависит от того, будет ли народ трезв, или в толпе будет много пьяных. У нас огромные склады водки, спирта, вин. Это пороховой погреб, на котором взлетит на воздух Россия. Опившись, люди натворят такого, что сами потом, через три дня, схватятся за голову: „Неужели это мы, мы наделали?“. Общественные деятели говорили: „Да это очень, очень серьезно!“ Благодарили за „важное указание“ и теми отпихивались от меня, как в деревне отпихиваются от плывущего по реке утопленника. Министрам я говорил: „Ведь у вас губернаторы есть „со всячинкой”. Вдруг какому-нибудь из них придет в голову показать вместо свободы „Кузькину мать”, отличиться, создать у себя пугачевщину и ее усмирить? Разумеется, он поставит около винных складов по паре городовых „для охраны”. Но это будет перстом указующим: „Вот, ребята, где водка!“. Маклаков и Хвостов ничего не возражали против того, что у них губернаторы „со всячинкой“. А Протопопов даже с оживлением подхватил: „И не говорите! Такие есть мерзавцы, что и вообразить себе невозможно!“. Господин Барк разводил ручками. Есть люди, про которых следует говорить, как про самовары – у них ручки. Министр Барк разводил ручками и говорил: „Что ж прикажете делать? Уничтожить! Запасы? Но ведь я казначей. Не могу же я уничтожить вверенного мне казенного имущества. Ведь это стоит…“. И он приводил мне сумму в несколько десятков миллионов. Сколько стоят спирт и водка. Но Россия-то стоит больше? „Самое обидное, – говорил я, – платить за страховку. Платишь, платишь. Имущество, слава богу, не горит. А все платишь! Неужели же Россия не стоит нескольких десятков миллионов, чтобы ее застраховать? Ведь, это же страховая премия за Россию!“. Господин Барк разводил ручками. Наконец, когда я ему, вероятно, окончательно надоел, он встретил меня весело: „Все сделано!“. „Уничтожено?“. „Н-нет. Но мной отдан приказ – чуть что начнется, уничтожать немедленно“. „Вы хотите уничтожать порох, когда начнется пожар?“. То, что я говорил, не замедлило оправдаться»[518].

«Проморгал» Ф.Ф. Юсупов и начало майских немецких погромов. «Приблизительно в апреле того же года так называемая желтая пресса в Москве, подогреваемая дурно понимаемым патриотизмом обывателя, стала указывать „на немецкое засилье“. Появились списки немецких фирм, немецких магазинов. Газеты стали отводить целые столбцы перечню немецких предприятий в Москве. Поползли слухи о том, что где-то кто-то покажет московским немцам кузькину мать! Разговоры на эту тему стали учащаться. В одной из своих бесед с князем Юсуповым я указал на могущие быть опасными последствия этой открытой газетной провокации. Правда, немецких фирм в Москве было много, но к ним как-то так привыкли в городе, что при отсутствии специального подчеркивания „немецкого засилья“ обыватель равнодушно проходил бы мимо всех этих „Циммерманов“ и других иностранцев. Когда же изо дня в день газеты помещали столбцы их фамилий, эти немцы стали как-то раздражать даже спокойного и сравнительно уравновешенного обывателя. Я рекомендовал князю повлиять на газеты и остановить нарочитое подстрекание обывателей. Не знаю почему, но князь не внял моим доводам. В своих очередных двухнедельных рапортах градоначальнику со сводкой о настроении в Москве (эти рапорты градоначальник завел сам, не знаю, в каких видах) я сообщал о возможном антинемецком выступлении толпы в результате газетной травли. Относилось ли все это непосредственно к деятельности Московского охранного отделения? Конечно, мне полагалось вообще знать все. Правда, в данном случае об антинемецком выступлении говорилось чуть ли не открыто, и суть дела заключалась не в какой-то особой осведомленности, а в обычных, чисто полицейских мерах охранения внешнего порядка на улице; это не относилось к моему ведомству. Погромные настроения висели в воздухе; возможность погрома при любом уличном скоплении толпы чувствовали все, а не одни власть имущие»[519].

В.Ф. Джунковский считал, что поводом к немецким погромам послужили также неправильно понятые действия великой княгини Елизаветы Федоровны и Г.Е. Распутин. «Ближайшими событиями, послужившими толчком к беспорядкам, была передача Комитетом великой княгини Елизаветы Федоровны по оказанию помощи семьям запасных заказа по шитью белья для нужд действующей армии австрийской фирме Мандль. Фирма эта, хотя и была преобразована в акционерное общество под председательством графа Татищева (председателя правления Соединенного банка), но в народе продолжала считаться иностранной. Хотя фактически передача названной фирме этих заказов состоялась по распоряжению интендантского ведомства, и потому лишение работы жен запасных в силу этого распоряжения не было виной Комитета великой княгини, тем не менее среди населения ходили слухи, что все это сделано по повелению великой княгини – немки по происхождению, и что она ничем не лучше всяких „цинделей“ и прочих немцев. Кроме того, наглое поведение Распутина, имевшее место в Москве еще так недавно, набросило тень на царскую семью и стало рассматриваться как открытое, демонстративное выступление немецкой партии, чувствующей за собой властную поддержку. Все это за последние дни создало весьма сильное негодование против немцев и, к сожалению, весьма антидинастическое настроение. Возникновение